Сказав это, я набрал полную грудь воздуха и упрямо нагнул голову, готовый встретить всё, даже дружный издевательский хохот. Потому что происходящее сильно напоминало мне вторжение едва научившегося ходить карапуза с деревянным мечом в компанию отдыхающих после битвы воинов с предложением немедленно отдать ему, карапузу, все карамельки, и тогда деревянный меч милостиво не обрушится на головы воинов.
Но хоринги остались совершенно серьёзны.
— Другими словами, ты предлагаешь нам союз до разгрома Седракса, а там — как сложится?
— Да.
Ульфенор покачал головой, не то с сомнением, не то восхищённо.
— Ты удивляешь меня, анхайр. Если бы я не знал о тебе всего, я решил бы, что ты не впервые направляешься в светлую У-Наринну и по дороге очень убедительно разыгрываешь из себя неопытного новичка.
Я ждал. Понимать это как согласие, или нет, джерх забирай?
— Лиэнн куома шерх при наэнна, — сказал вдруг один из хорингов у костра — кажется, тот, которого звали Тил. — Но шерх, но куома. У-Наринна санн-ма оти.
— Куома при одэ, — ответил Ульфенор, едва заметно пожав плечами. — Да-эс анхайрэ но куома. При анхайр. Шелл оти Седракс санн-ма туа но.
Унди когда-то учил меня меня Старшей речи. Кажется, я оказался неспособным учеником. Я понял всего лишь несколько слов и совершенно не уловил смысла сказанного. Жаль.
— Хорошо, анхайр, — сказал Ульфенор, вновь обращаясь ко мне. — Пока с Седраксом не будет покончено, хоринги не тронут ни Лю, ни тебя, ни Тури. Если такое время вообще наступит…
Кажется, хоринг не верил, что Седракса можно победить. Ну и зря. Я не знал Седракса, хотя догадывался, что он очень силён. Но почему-то был глубоко убеждён, что свалить с ног можно любого великана, нужно просто знать, как.
И ещё я вдруг понял, почему хоринги исчезают из мира.
Потому что у них мышление побеждённых. Побеждённых и обречённых. Они идут в У-Наринну, заранее не веря в успех.
Лучше бы не ходили вовсе.
А я не сдамся, будь там хоть дюжина Седраксов! И драться буду до последнего. Весёлый задор битвы уже охватил меня, и в ушах отрывисто звенели боевые кличи. Эй, хоринги! Я живу мало, слышите? И поэтому мне нужно успеть победить. Хотя бы один раз в жизни. И я добьюсь этого, иначе получится, что я жил зря.
— Прекрасно, Старший, — сказал я и слегка поклонился, сам себе изумляясь. Ульфенор тут же встал, торопливо, но с достоинством и поклонился в ответ.
— Опорожним чашу союза, анхайр Моран. — Хоринги у костра зашевелились, зашарили по заплечным мешкам. — Конечно, лучше было бы это проделать вместе с Ассангом, ну, да и так неплохо.
Извлечённая из мешка чаша была куда богаче и красивее рога, из которого я пил в самом начале. Золочёный металл тускло отливал в лучах восходящего Меара, тонкая резьба обвивала чашу сплошной прихотливой лентой. И напиток был другой, слаще и крепче, кажется, даже с толикой спиртного. Ну, той штуки, что живёт в пиве и умеет здорово веселить, когда её в тебе скапливается достаточно много.
Оторвавшись от края чаши, я поглядел в глаза Ульфенору и зачем-то сказал:
— Мне бы действительно не хотелось, чтобы вы ушли навсегда, хоринги. Мир станет без вас скучнее и тусклее. Возвращайтесь, даже если это будет вам дорого стоить.
Ульфенор не ответил. Он пристально смотрел в небо, где гасли самые яркие из звёзд, растворяясь в густой синеве меарского дня.
Хоринги остались у костра, бросающего в небо яркие стремительные искры. Путь Старших — это путь Старших, он лишь ненадолго совпал с моим. Мы договорились о союзе, и пора было расходиться. До Каменного леса, до светлой У-Наринны, которая всех рассудит. Кстати, почему светлая? Ведь мы идём в Ночь.
Наверное, потому, что даже Ночи не под силу погрузить во тьму колдовской Каменный лес.
Меня даже накормили в дорогу — еда хорингов, как и всё у них, была необычной. Очень сытной и ни на что не похожей. Я простился со всеми, отвесив вежливый поклон, и ушёл к горам. Ульфенор подарил мне узкий клинок, с украшенной крохотными топазами рукояткой. Он был меньше гурунарских метательных ножей, и легче, а от совершенности работы неведомого мастера просто захватывало дух. Я с сожалением вернул его Ульфенору.
— Старший, я польщён подарком. Но на пересвете я стану вулхом, а звери не носят ни одежды, ни оружия.
— Ты перестал быть только зверем во время Четтана, Моран. Думаю, ты отыщешь способ сохранить до следующего пересвета и одежду, и этот клинок. Возьми его. Это дар мира, а дары никогда не возвращают прежним хозяевам. Удачи тебе… и до встречи в У-Наринне, какой бы она не получилась.
— Спасибо, Ульфенор. До встречи.
Я пристроил клинок на поясе и направился на запад, ломая голову, как облегчить вулху непосильную на первый взгляд задачу: сохранить одежду и подарок хорингов до завтрашнего синего дня. Разве что увязать всё в плащ, свернуть на манер тюка и тащить в зубах целый день. Неудобно, конечно, зато в У-Наринне пригодится. Так и сделаю, пожалуй.
Я обернулся только один раз — когда отдалился на пять сотен шагов. Хоринги сидели вокруг костра, только самый молодой из них по имени Халимор, стоя, глядел мне вослед.
Теперь я знал: ему едва исполнилось шестьдесят семь кругов. Он был втрое старше меня и действительно совсем юн по меркам хорингов.
Местность всё ощутимее поднималась. Ещё снизу, из долины я увидел, что чуть выше по пологому склону начинается лес. Вскоре я вступил в него. Раскидистые деревья с широкими листьями напоминали дубы, огромные дубы, каких предостаточно росло и сразу за Юбеном, и в южных пущах, за Гурунаром. Замысловатые камни, торчащие из земли, продолжали попадаться, но реже, чем прежде. Под сенью деревьев было сумрачно, лиловые тени загадочно таились в зарослях и под камнями. Слежавшаяся подстилка поглощала звук шагов. Впрочем, я умел ходить по лесу не хуже вулха.