Идущие в ночь - Страница 121

121

Когда мне только-только исполнилось двенадцать кругов, в доме Беша остановился на несколько суток незнакомый мне человек. Звали его Сишар, а приехал он в сопровождении слуг и телохранителей с далёкого юга, чтобы поговорить с Душегубом о чём-то очень важном.

Впервые в жизни я видела человека, в котором Душегуб Беш признавал равного себе. В доме повисло настороженное молчание. Никто не знал, чем закончится приезд Сишара — не то выгодной сделкой, не то кровавой разборкой. Южанин и Беш ходили друг вокруг друга, прощупывая почву, и не один не спешил начинать разговор. Хозяин мрачнел день ото дня.

А я не знала, куда мне деваться в четтанскую половину суток.

Сишар, понятное дело, знал о том, что в доме Беша живёт ручная карса. Карса-подросток, которая тогда ещё только обещала вырасти в огромного свирепого зверя. Но Беш тщательно хранил в тайне то, что его карса на самом деле мадхет. И когда красным днём южанин увидел рыжую девчонку, он не заподозрил в ней оборотня.

Я ему просто понравилась. И он захотел увезти меня с собой. Он даже предложил Бешу денег. Будь я обычной девчонкой, Хозяин, конечно, отдал бы меня Сишару. Даже если бы я была его дочерью. И это означало бы для меня верную смерть.

Беш, упокой его Тьма, не был добрым человеком. Он был жадным, жестоким и властолюбивым. Но он никогда не бывал бессмысленно жесток. А в чёрных глазках южанина светилась извращённая жестокость. Ему нравилось причинять боль живым существам. Лошадям, собакам, слугам, женщинам. В первый день своего пребывания в доме Беша он потребовал себе в постель трёх самых белокожих и светловолосых женщин. Я слышала, как потом рыдали все три, прикладывая примочки к ссадинам и ожогам.

Сишар очень удивился, когда Беш отказался отдать меня. Отказ сильно задел его. И, кажется, Сишар решил выяснить, в чём причина.

Он стал заговаривать со мной. Рассказывал про далёкий юг. Обещал подарить золотые браслеты, рубиновое ожерелье и платье из джурайского батиста, если я сбегу от Душегуба и уеду с ним. И расспрашивал обо всём, что мне было известно про Беша.

Я смотрела в хитрые глазки Сишара, врала ему что-то невразумительное и мечтала о том, чтобы где-нибудь укрыться до его отъезда. Но Хозяин приказал мне улыбаться проклятому южанину. И я улыбалась. Даже после того, как одного из слуг Сишара по его приказу запороли насмерть на бешевском дворе.

За всю свою жизнь я никого не ненавидела так сильно, как южанина Сишара. Разве что потом, через четыре круга — убийцу Унди Мышатника. Но убийцу Мышатника я не видела в лицо. А наглая рожа Сишара попадалась мне на глаза постоянно.

На пятый или на седьмой день Беш потерял терпение. Обстановка накалилась до невозможности. Сишар и его люди разгуливали повсюду, задирая наших мелкими издёвками. Когда я подвернулась под руку Хозяину, он меня чуть не побил. Я только гораздо позже узнала, что южанин сказал Бешу — отдай девчонку и можешь считать, что мы договорились. И Душегуб как раз решал, что ему дороже: очень выгодная, но сиюминутная сделка или оборотень, который может основательно пригодиться в будущем — но может ведь и не пригодиться…

А на следующем красном пересвете я очнулась на руках непривычно трезвого и бледного Унди, одежда которого была залита кровью. Кровью карсы. Моей кровью.

Единственное, что я помнила из прошедшего синего дня — и это было первое и последнее воспоминание о синем дне за всю мою предыдущую жизнь — это искажённое яростью лицо Сишара и остриё ножа, летящее мне в глаз. В последний миг я увернулась, кинжал взрезал мне кожу над глазом и пробил висок. Боль стёрла всё.

Когда я пришла в себя на руках Унди, у меня на виске не было ни раны, ни шрама. Гладкая кожа. Осталось только воспоминание. И привычка в задумчивости или в тревоге проводить пальцем над бровью.

Сколько я потом ни упрашивала Мышатника, он отказался говорить со мной о том, что же произошло тогда, меарским днём. Сишар, весь изодранный когтями карсы, быстро убрался из Айетота. Кажется, Беш даже сумел обратить происшедшее себе на пользу. А я по сей день не знаю, что заставило Тури-зверя броситься на южанина.

Может быть, именно поэтому мне всегда так сильно хотелось обрести память синих дней. Соединить половинки своей раздвоенной души. Понять, кто я всё-таки — зверь или человек?

Путь в У-Наринну изменил меня. Моя душа обрела цельность. Больше нет Тури-карсы и Тури-человека, есть просто «я». И я не мучаюсь вопросом, зверь я или человек, потому что я — мадхет. Единое, сильное и могучее существо. Я только начинаю осознавать себя, только начинаю набирать мощь. Я ещё не вполне владею собой по синим дням. И моя память о прошлых днях Меара пока обрывочна. Но скоро я вспомню всё.

Да, Корняга, есть вещи, которые не забываются. И которые нельзя забывать — пусть даже воспоминание приносит боль. Которые нужно помнить, если хочешь быть самим собой.

Когда Четтан перевалил зенит, и у меня появилась надежда, что скоро жара станет спадать, я заметила впереди нечто странное. В одном месте горячий воздух над равниной колыхался как-то иначе. Силуэты гор на заднем плане то совсем расплывались, то становились вполне отчётливыми.

Когда мы подъехали поближе, я дала Ветру знак остановиться и спешилась. Одинец подбежал ко мне, замер рядом и недоумённо фыркнул. Я вполне разделяла его недоумение.

Мы стояли на краю огромной ямы. Раскалённое марево клубилось над ней, мешая разглядеть противоположный край. Стенки ямы были наклонными, и постепенно сужались, образуя конус. Однако в самом центре вместо углубления был небольшой округлый выступ. То есть это он по сравнению с размерами ямы казался небольшим, а на самом деле мы с вулхом и жеребцом вполне разместились бы на нём, несмотря на скруглённые бока.

121