Идущие в ночь - Страница 93

Я с трудом подняла непослушные веки. После призрачных, невещественных образов Дороги-во-Тьму истинный мир ошеломил меня множеством оттенков и насыщенностью красок. Нас окружал хвойный лес, и чёрные силуэты сосен чётко рисовались на фоне густо-синего зарева меарского заката. Это было красиво, как… как на живой картине хорингов, джерх побери! Я никогда ещё не видела мир таким красивым. Вот только боль мешала смотреть.

Я попыталась шевельнуться и услышала хриплый стон. Мне понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы понять — это мой стон. Голос был странно искажён — наверное, оттого, что в горле застрял жгучий комок боли. Судя по невыносимой боли, меня ранили именно в горло, и рана была смертельной.

Ничего, милосердный Четтан исцелит меня. Скорее бы пересвет! А что там с вулхом? Впрочем, сейчас он человек. Где ты, анхайр?

Я не могла вертеть головой в поисках Одинца, теряя последние силы тела. Тела, которое один раз уже рассталось с душой. Хорошо, что у меня была запасная… Да, правду сказать, я бы и не смогла повернуть голову больше одного раза. У меня едва хватало сил держать открытыми глаза. Поэтому я сосредоточилась, и сквозь пелену собственной боли попыталась расслышать чужую. Это оказалось неожиданно легко.

Одинец был совсем рядом. Мне даже почти не пришлось поворачивать голову — только перевести взгляд.

Я встретилась с затуманенным болью, но вполне осмысленным взглядом зверя. В его призрачно-серебристых, отражающих синий закат глазах с вертикальными щёлочками зрачков мелькнула радость узнавания, а в следующий миг… Наверное, точно такой же ужас отразился в моих — человеческих — глазах.

Я искала взглядом Одинца, и я нашла его, но на меня глянули кошачьи глаза карсы! И в тот же миг я поняла, что переполненное болью тело, которое я ощущаю как своё — это человеческое тело. Тело мужчины. Светлые боги, что случилось?! На небе пока ещё Меар, и наши тела послушны его воле. Тело мадхета имеет облик карсы, тело анхайра — облик человека. И я должна была очнуться в своём зверином теле, а очнулась в чужом человеческом.

Возвращаясь из вечной Тьмы, мы с Одинцом перепутали тела. Наши души поменялись местами.

Светлые боги, сжальтесь над нами! Верните наши души на место, когда весь мир погрузится во Тьму пересвета. Пожалуйста!

Мне страшно, невыносимо страшно.

Эй, кто-нибудь, помогите…

Тёмная тень склонилась ко мне. Знакомый властный голос, который больше не был холодным, а дышал теплом и участием, произнёс:

— Не бойся, девочка. Теперь ненадолго усни. Всё будет хорошо.

Жёсткая ладонь ласково легла мне на лоб. И я растворилась в прикосновении…

На лесной просеке неподвижно стоял человек. Его правую щёку освещал синий луч заходящего Меара; показавшийся из-за горизонта Четтан окрасил его лицо багрянцем с другой стороны.

Человек смотрел прямо перед собой — на два лежащих на земле тела, что казались безжизненными. Но вот одно из них зашевелилось, меняя форму — как комок глины под пальцами гончара, как железо в плавильной печи. Человек нагнулся и стремительно выхватил из пышущей жаром плоти оборотня тёмную от крови стрелу.

В тот же миг отблеск Меара на его лице погас, и зашевелилось второе тело. Человек склонился над ним.

Я пришла в себя бодрой, здоровой и слегка растерянной — как обычно на восходе Четтана. Только это не был обычный восход. Четтан уже высоко поднялся на небе, и под его жаркими лучами на стволах сосен выступили капельки душистой смолы. Воздух хвойного леса был упоительно горек.

Всё происшедшее на пересвете казалось мне больным и безумным сном. Что было на самом деле, а что мне привиделось? Не знаю. Да и знать не хочу. Главное, что я живу. И мир прекрасен!

Взгляд мой упал на незнакомца, который стоял ко мне спиной и поправлял сбрую на Ветре. В паре шагов от него вулх, встопорщив шерсть на загривке, осторожно обнюхивал кучку сломанных стрел.

Я потянулась к одежде, которую кто-то заботливо сложил у моих ног.

Затрещали сосновые иголки, и на просеку выбрался приземистый пенёк.

— Мастер Дост, — проскрипел он, — они ещё там, у оврага. Только я туда больше не пойду! Там страшно.

Незнакомец повернулся к пеньку. Я торопливо влезла в сапоги и шагнула Корняге навстречу.

— Доброе утро, пень корявый! — нежно сказала я. — Я сегодня всех люблю, даже тебя.

Незнакомец — надо полагать, именно его корневик назвал «мастер Дост» — нагнулся к Корняге и ухватился за застрявшую в пеньке стрелу. Корняга испуганно дёрнулся и вцепился корнями в землю. Стрела, как видно, засела глубоко. Досту пришлось приложить усилие, чтобы её выдернуть. Он на мгновение задержал стрелу в руках, а потом переломил об колено и бросил обломки в кучку других таких же. И обернулся ко мне.

У него были очень тёмные глаза, резко очерченный подбородок и выразительный нос с хищным разлётом ноздрей — красивый нос, несмотря на то, что переносица была когда-то перебита, и давний рубец перечёркивал её белой полосой. Впрочем, считается, что шрамы украшают воина. В отношении Доста это было правдой.

— Всех — значит, и меня тоже? — улыбнулся воин и слегка склонил голову в знак приветствия. — Приятно слышать такие слова от красивой девушки, — продолжил он тем самым голосом, которым вчера велел мне идти во Тьму — и я послушалась. — Жаль, что мне пора уходить.

— Благодарю за помощь, мастер Дост, — стеснённо сказала я.

Дост кивнул. Вулх подошёл к нему и ткнулся лбом в колено — тоже благодарил, наверное.

— Можете двигаться дальше по просеке, — сказал Дост. — Хотя — зачем я это говорю? Ты ведь чувствуешь путь?