В общем, я обрадовался, когда всё наконец закончилось, а закончилось всё только на пересвете. Но вот незадача: Тури, вместо того чтобы сказать мне хоть пару слов, пустилась догонять девчушку, которая не девчушка вовсе, а уж и не знаю кто на самом деле. Кажется, она вообще не человек. И не оборотень.
Где теперь моя верная карса бегает?
В общем, веха железа здорово взъерошила нас, Идущих-В-Ночь. Тьма ей в печёнку!
Ладно. Слава всему доброму под этим небом, обошлось. Будем думать, что делать дальше.
Во-первых, Тури умчалась вверх по осыпи, не оставив мне одежды и обуви. Просто замечательно! Особенно, если учесть, что по острому каменному крошеву не особенно побегаешь босиком.
— Корняга! — позвал я негромко. Почему-то не хотелось орать в голос.
— Здесь мы… — отозвался пень из-за ближайшего каменного блока размером с мельницу у Юбена.
«Мы» — это оказались Корняга и Ветер. Хм, уже лучше. Я забрался в седло и тронул коня с места. Корняга попробовал влезть мне на плечо, но я него рявкнул. Ещё чего! Царапается своими корешками, чуть не до крови, а до пересвета ещё вон сколько — целый день.
В голове немного шумело — кажется, оттого, что пришлось вчера отдать довольно много крови. Ветер, цокая копытами по камням, осторожно обошёл осыпь и потрусил вдоль нагромождения скал. Вообще-то нам было не в эту сторону, а правее, прочь от каменного безумия. Но не пойду же я без карсы?
Сначала я увидел валяющийся на щебне сапог. Левый. Потом второй — недалеко от первого. А дальше и курткоштаны отыскались. Одевшись и обувшись, а предварительно выковыряв из пяток притаившуюся со вчерашнего дня душу, я почувствовал себя куда увереннее. И позволил, наконец, Корняге занять привычное место на левом плече.
Спустя некоторое время я увидел карсу. Она уныло сидела меж двух бугристых глыб, свесив голову к земле, и, казалось, что-то растерянно обнюхивала. Я приблизился и рассмотрел — что.
Детский плетёный сандалик на деревянной подошве.
Мерное покачивание в седле убаюкивало меня. Корняга, последние дни присмиревший и молчаливый, о себе не напоминал. А карса плелась следом, молчаливая и безрадостная. Не знаю, что приключилось с ней перед превращением, кем оказалась и куда делась маленькая девочка, научившая нас оживить веху железа. Но на карсу накатила тоска, я это ощущал почти физически. Почему-то я был уверен, что лезть с утешениями к ней не следует; единственный лекарь сейчас — время.
И я ждал, заодно приближаясь ко второму Знаку. Жуткие каменные завалы мы оставили позади, пересекая обширную плоскую равнину. В полупрозрачной мгле далеко-далеко на западе смутно угадывались горы. Где-то там, на плато в этих горах и ждёт нас У-Наринна, Каменный лес матери-земли. Цель нашего похода. Крутой поворот в жизни одного анхайра и одного мадхета.
Только куда мы попадём после поворота, я ещё не знал. Куда-нибудь попадём.
В пути я размышлял об У-Наринне. Пять вех мы прошли, значит, нас пропустят стражи Каменного леса. Кстати, что там будут за стражи? Стражи Камня? Или какие-то особые?
Не знаю. Да какая, в сущности, разница?
Ещё я вспоминал Жоша и Храгги. Вчерашний трюк карлика у говорящего камня-указателя вновь разбередил старые, уже заросшие раны. Раньше мне казалось, что надёжнее и светлее, чем деревня оборотней-анхайров, места в мире не сыскать. Дети всегда склонны думать о мире восторженно. И видеть его чище, чем на самом деле. Вот и я считал, что нам ничто не грозит, пока Жош и Накуста со мной, пока я живу в их доме. Мне предстояло вырасти, большим-большим, и я искренне верил, что останусь в Храггах навсегда. Меарским днём буду копаться в огороде за аккуратным домиком под тесовой крышей, вечерами лениво беседовать с соседями и потягивать густое домашнее пиво — втайне от Накусты Жош пару раз давал мне его попробовать. А четтанским днём буду шастать по окрестным лесам, и, конечно же, стану лучшим в деревне охотником!
Сейчас я мало обрадовался бы копанию в огороде и унылой сельской жизни. Впрочем, это именно потому, что я не остался в Храггах. Если бы Чистые братья не отыскали деревню, я вырос бы другим. И, скорее всего, не шёл бы сейчас в У-Наринну, а полол бы репу в том же огороде за домиком под тесовой крышей. И не знал бы, что мадхеты — вовсе не то же, что анхайры, и никогда не встретился бы с мадхетом по имени Тури.
Но только гадать об этом бесполезно. Потому что нельзя придти в Храгги и поглядеть на тех, кто там живёт, чтоб понять, каким бы я стал. Храгг давно уже нет, и даже пепелище успело густо зарасти молодым леском.
В тот день было особенно облачно и сыро, вязкая морось висела в воздухе, как муть в растревоженной луже. На пересвете я очнулся на задворках и, ёжась от холода, нагишом прошлёпал в дом. Напившись тёплого квасу, дождался Жоша и Накусту, вернувшихся из леса вместе, и посетовал, что не могу вот так же свободно убегать на свободу и охотиться наравне со взрослыми. Правда, о времени охоты всё равно никто из жителей Храгг не помнил, но что делать вулху в лесу, если не охотиться?
Да и мясо в деревне не переводилось. Это я помнил до сих пор.
Жош был хмур, как небо на дворе. Даже расхотелось приставать к нему с обычными вопросами, которые я, как всякий ребёнок, задавал по сто раз на дню.
— Послушай-ка, Моран, — сказала Накуста нарочито весело, укутываясь в тёплую шаль мышастого цвета. — Одевайся и мотай в Лучистый Лог, принеси мёду.
— Так сыро же, — удивился я. — Пчёлы как раз в дуплах сидят.
— Ничего. Выкуришь. Вон туес на лавке. Мёду надо много.
Мне сразу показалось, что мёд — это просто повод удалить меня из дому. Такое случалось… иногда. Спорить со взрослыми бессмысленно, всё равно всё произойдёт так, как они захотят, поэтому я послушно натянул любимую курточку из лосиной кожи и потянулся к туесу.